Политика

Для успешной борьбы с коррупцией надо ужесточать законодательство

О том, что такое коррупция, откуда она берется и как ей противостоять «Постфактум» поговорил с Верой Игоревной Захаровой, доцентом кафедры общественных связей и медиаполитики Института государственной службы и управления (ИГСУ) РАНХиГС.

— Сегодня появилась новость о том, что у жены и сына экс-губернатора Сахалина Александра Хорошавина изъяли имущества на 1,8 млрд руб. Каково ваше отношение к этому событию?

— Хотя президент Путин делает определенные попытки реанимировать общество и освободить его от коррупционных схем, тем не менее мы продолжаем наблюдать, как губернаторы, депутаты, сенаторы и прочие находящиеся у власти лица злоупотребляют своим служебным положением, имея огромное количество денежных средств и недвижимости, оформленной в собственность членов своей семьи и прочих родственников.

%direct

Предположу, что для его решения проблемы коррупции требуются более жесткие и консервативные меры законодательства, чем применяемые ныне. Однако существующие в некоторых зарубежных странах схемы борьбы с коррупцией зачастую неприемлемы для нашей Конституции и нашего демократического общества.

К примеру, у нас это преступление не считается настолько тяжким, чтобы к нему можно было применить смертную казнь.

Поэтому, вероятно, нам, в первую очередь, следует говорить о повышении срока наказания и ужесточении условий изъятия имущества. Также, возможно, следует рассмотреть такие меры, как запрет на выезд за границу, запрет вести бизнес и т.п. Помимо этого, я думаю, нужно постоянно ограничивать людей, проводить ротацию кадров, чтобы чиновники не засиживались на одном месте.

В кабинетах органов государственной власти будет нелишним использовать систему видеонаблюдения. Хотя, конечно, это не всегда эффективно, потому что, как показывает практика, незаконные договоренности обычно осуществляются в ресторанах, банях и прочих людных местах, где технически сложно вести наблюдение.

— Одно из предложений по борьбе с коррупцией — создать полную изоляцию проворовавшегося чиновника от денежных потоков. Вдобавок к этому — конфисковать имущество, принадлежащее не только самому коррупционеру и его семье, но и ближайшим родственникам. Как вы относитесь к данной инициативе?

— Я абсолютно согласна, потому что за 20 лет работы в парламенте неоднократно наблюдала, как люди переводят деньги, переписывают имущество на ближайших родственников, оформляют свои фирмы на подставных лиц и в это время спокойно продолжают заниматься депутатской и сенаторской работой. То есть, работая в правительстве, переводят свое имущество и денежные средства на своих пажей, которые в общем-то тут же эту дань им и отдают. Мы знаем, что многие депутаты и сенаторы в настоящий момент не отказались от своей недвижимости за границей, при этом сохраняя свои полномочия. Это тоже одна из коррупционных схем, но она работает почему-то только для определенных лиц. Есть большой круг людей, которые «затоптали» это, и Комиссия по конфликту интересов почему-то не представлена в этих органах. Получается, что она работает выборочно, следовательно, нужно каким-то образом усилить в органах власти эту структурную единицу.

Но в любом случае необходимо расширять субъектный состав лиц, на которых будет распространяться наказание: ближайшие родственники, дальние родственники, все приближенные, на которых может быть переведено имущество.

— Какие формы, по-вашему, может принять подобный общественный контроль?

— Конечно, у гражданского общества на самом деле не такие большие полномочия по осуществлению общественного контроля. Понятно, что практически в любом случае при желании на ситуацию можно навесить ярлыки государственной тайны и персональных данных. Но тем не менее существуют формы общественного контроля, например, госконтрактов, когда люди видят, что, допустим, реальная стоимость контракта 4 млн руб., а его подписывают на 15–20 млн.

В органах местного самоуправления сейчас распространено явление, когда через управляющие компании уходит огромное количество денег по статьям «капитальное строительство» и «уборка мусора». Так же уходят миллиарды на некачественные дороги. Федеральная антимонопольная служба и надзорные органы просто физически не в состоянии все это проверить.

— Кого набирать в органы власти, если коррупция затрагивает живого и мертвого? Где взять архичестных людей, которые будут ловить коррупционеров?

— Это очень сложный вопрос. Даже если мы говорим об общественном контроле, то это тоже потенциально продажные структуры. Надо понимать, что многие некоммерческие организации сейчас работают только за интерес. Многие из них признаны иностранными агентами, потеряли финансирование и нуждаются в том, чтобы любыми путями как-то заработать себе на жизнь.

У меня пока еще остается надежда на «Народный фронт». По крайней мере хотя бы то, что они в некоторых регионах оказывают реальную помощь, а не просто тупо занимаются самопиаром, как многие, уже большой плюс. Хотелось бы усилить работу «Добродела», который довольно эффективно начинал, потом, правда, забуксовал, но тем не менее выявляет довольно много фактов нарушений, и это выход на муниципальный уровень, который абсолютно весь охвачен коррупцией.

Если речь зашла об изменении законодательства, абсолютно глупо говорить о том, что муниципальный депутат, который не получает зарплату вообще, должен предоставлять декларацию о своих доходах. При том что чиновники, которые сидят на полутора ставках, предоставляя свои декларации, половину доходов в них не отражают, и это не проверяется. А освобождают от должности депутатов, которые что-то забыли указать и которые, в общем-то, не кормятся из государственной кормушки. Это страшно, но у нас в органах муниципальной власти по 30–40 лет, еще с советских исполкомовских времен, сидят чиновники, которые практически полностью перекрывают все муниципальные учреждения, и этих людей совершенно не сдвинуть.