Если долго вглядываться в прошлое, прошлое начнет вглядываться в нас.
Если долго вглядываться в прошлое, прошлое начнет вглядываться в нас.У этого афоризма есть не только ироническое, но и буквальное значение. Некоторые события, казалось бы, далекие от сегодняшнего дня, оказываются близкими, знакомыми и понятными.
Видимо, потому, что у истории есть свои закономерности, и, как и всякие закономерности, они имеют привычку повторяться. Царь, коронованный революциейНачало XVII века стало для России той самой эпохой перемен, в которую можно пожелать жить только очень нелюбимым людям. Патриархально-феодальное Московское княжество приказало долго жить при Иване III, Василии III и особенно Иване IV Грозном, построивших Московское царство и переориентировавших государственное управление с людей «лучших» (бояр и земельных аристократов) на людей «служивых» (помещиков-дворян, как основу войска, и чиновников-бюрократов). В экономической сфере этот процесс вел к закрепощению крестьян, в социальном — к усилению центрального аппарата и личной власти царя.
Но в самый разгар этих процессов в России случился кризис легитимности (законности власти) — царь Федор I Иванович, сын Грозного и его наследник, умер, не оставив потомства, в 1598 году. Ближайшим наследником по мужской линии из рода Рюриковичей считались князья Шуйские, но это была седьмая вода на киселе — потомки младшего брата князя Александра Невского (тогда как Иван IV и Федор происходили от самого князя). Как говорится, давно (в XIII веке, по тем временам — лет 300 назад) и неправда.
Поэтому престол перешел по женской линии — к брату царицы (жены Федора) Елены, боярину Борису Годунову. Тем более что он давно уже фактически управлял государством, принимая за царя все важные решения.
Однако даже сегодня понятно, что «женин брат» — это совсем не прямой наследник, тем более в XVII веке, когда люди всерьез верили, что таланты, заслуги, доблести и добродетели передаются по наследству (на чем и была основана концепция родовой аристократии). Годунов на протяжении всего своего царствования (1598–1606 гг.) воспринимался как «рыба на безрыбье».
%directА незавершенные глобальные преобразования — это еще и огромные группы потенциально взрывоопасного людского материала. Например, не привыкшие пока к крепостной зависимости крестьяне или не оформившееся до конца в особую группу со своими обязанностям и, что важнее, правами «служилое сословие», или просто большие массы «праздношатающегося» люда, которые бежали с насиженных мест из-за «великого голода». Именно в это время казачество на границах России из шаек, скрывающихся на задворках маргиналов, вырастает в большую и серьезную силу, которая пробует себя в «большой внутренней политике».
Короче, «революционно настроенные матросы» для революции были в избытке. Требовались только искра и вождь. Которым и стал дерзкий самозванец, объявивший себя царевичем Дмитрием Ивановичем, младшим сыном Ивана Грозного, сосланного вместе с матерью в Углич и умершего там в 1591 году при странных обстоятельствах — как гласила официальная версия, упав на нож в приступе падучей (то есть эпилепсии). Неизвестный (по наиболее распространенной версии — Григорий Отрепьев, бывший служилый человек бояр Романовых, а затем беглый монах) назвался «чудесно спасшимся» от подосланных Годуновым убийц Дмитрием, убедил нескольких польских магнатов дать ему войско, которое в пограничных районах выросло как раз за счет казаков и служилых перебежчиков и двинулось на Москву.
После драматической войны (включая даже полное поражение и бегство, с последующим «восстанием из пепла») Лжедмитрий I (как его стали потом называть историки, не верившие, в отличие от россиян XVII века, в его царское происхождение) дошел до столицы и, воспользовавшись внезапной смертью Годунова и свержением его сына Федора II, захватил власть в стране.
«Дмитрий Иванович Цезарь»Оказавшись совершенно неожиданно для всех — Европы, России и себя самого — на троне одной из крупнейших держав мира, Лжедмитрий не потерялся и тут же наметил программу преобразований. Самым странным образом многое из того, что намеревался внедрить в российскую жизнь царь-самозванец, напоминало «классическую либеральную программу».
Читайте также:
Ни шагу назад: морские волки Петра Первого Во-первых, царь объявил всеобщую амнистию, вернув многочисленных осужденных при Борисе Годунове. Затем «попустил» экономику, особенно на разоренном войной (с ним же) юге России — отменил там налоги на 10 лет, а по всей стране вообще запретил сыск беглых крестьян, которые покинули своих хозяев во времена «великого голода», что опять играло на развитие Юга, где большинство беглых и оседало. По всей же стране срок возврата беглых был ограничен 5 годами. Правда, казна от таких новшеств полнее не стала, и почти сразу пришлось повышать налоги там, где они не были отменены.
Зато стартовала большая и показательная кампания по борьбе с коррупцией, причем и тут «Дмитрий Иванович» свел дело к меркантильной выгоде — взамен старого наказания плетьми и батогами мздоимцы и казнокрады платили большие штрафы.
Самым же заметным новшеством стала любовь нового монарха к иностранцам и демонстративное пренебрежение «русскими народными» обычаями. Лжедмитрий одевался в европейское платье и брил бороду и усы (неслыханное кощунство!). При дворе толпились приведшие своего вождя к власти поляки, сам царь именовал себя теперь «цесарь» и «император» (причем подписываясь с ошибкой — «in perator»), от посягательств «внутреннего врага» его охраняла иноземная гвардия (поляки и немцы). Весной 1608 года в Москву приехала невеста — Марина Мнишек, дочь сандомирского воеводы Юрия Мнишека, первого магната, поддержавшего претензии будущего зятя (кстати, обязательство жениться на ней было одним из условий поддержки). Москвичам невеста не приглянулась — они нашли ее малорослой и невзрачной, к тому же с ней наехала очередная толпа поляков, ведших себя дерзко и вызывающе, как «хозяева жизни».
Несмотря на то что «Дмитрий» и Марина, обвенчанные 8 мая 1608 года, внешне придерживались православных обрядов, поползли стойкие слухи о тайном переходе царя в католичество и обещании польскому королю Сигизмунду III и иезуитам «облатынить» Россию. «Император» сам провоцировал эти разговоры, публично пренебрегая религиозными обычаями: не соблюдал пост, называл монахов дармоедами и лицемерами, не ходил в баню и запрещал кропить себя святой водой. Более же всего раздражала людей его «нестепенность» — вопреки российскому дворцовому церемониалу с его пышным византизмом и неторопливой помпезностью, «император» вел себя запросто, был очень подвижен, шумен и говорлив, прост в обращении. А также выказал себя большим ловеласом и бабником.
В целом же, если суммировать упреки и претензии, выставляемые Лжедмитрию его оппонентами, нужно признать — новый царь был куда более озабочен тем, как он выглядит в глазах «просвещенных Европ» и польских друзей и соратников, нежели своих подданных. Корабль российской государственности резко повернуло на Запад — «цесарь» вел переговоры о создании союза с императором Священной Римской империи, папой римским, Венецией и королем Франции против Турции и готовился к большой войне против османов.
Главной же ошибкой Лжедмитрия стало то же самое, что сгубило российских либералов — отрыв от реальности и бездумное следование западным шаблонам, без учета сильной консервативности русского общества и его традиций, а также опора на «заграницу» и стремление с помощью ее подчинить себе отечественную правящую элиту.
Финал экспериментаВо время многодневных свадебных торжеств пьяные поляки вели себя в Москве как в захваченном городе. Этим решили воспользоваться те, кому правление «цесаря» было костью в горле — часть бояр во главе с братьями Шуйскими (теми самыми, которые имели больше всех прав на престол среди князей Рюриковичей) и некоторые особо консервативные церковные иерархи. Поскольку основная часть москвичей, несмотря ни на что, все еще сохраняла традиционную «русскую народную» любовь к «царю-батюшке», решено было пустить слух, что поляки и «литва» (Великое княжество Литовское было тогда частью Речи Посполитой, и многие пришедшие с Лжедмитрием шляхтичи были «литвины» по месту рождения и проживания) схватили «Дмитрия Ивановича» и пытаются его «склонить в свое бусурманство».
«Императора» предупреждали о заговоре многие, даже немцы из его личной охраны, но он беспечно отмахивался и ничего не предпринимал — излишняя самоуверенность, так свойственная молодым амбициозным либералам! На рассвете 17 мая 1606 года люди Шуйских ударили в набат, раздали москвичам оружие и натравили их на поляков, дома которых заранее пометили. А пока воодушевленный народ «бил литву, спасал Россию!», «отборные люди» напали на резиденцию царя и после ожесточенного, но короткого сопротивления — «император» размахивал алебардой и кричал: «Я вам не Борис!», имея в виду Годунова, а затем выпрыгнул в окно и сломал ногу, – схватили его и, спустя некоторое время, убили.
Вот так закончилась, по сути, первая попытка «вестернизации» и «либерализации» России. Первая, но далеко не последняя — хотя, как говорится, история научила последующих реформаторов только тому, что она их ничему не учит…